Ростислав Марченко - Орк [СИ] [компиляция]

Тем временем колдун, спрятав клыки, рассматривал меня с явным удивлением. Похоже, старикан потерял дар речи.

Экскурс в память обнаружил две линии воспоминаний. Первая касалась некоего Даниила: родился, рос, учился, служил, шкандыбал на костылях. Вторая — некоего Края, молодого орка на пороге совершеннолетия, то есть незадолго до первого боевого похода, новика, как говорили на Руси. Родившегося и до недавних пор проживавшего не на Земле, а в мире, именуемом Крайн. Воспоминания переплетались, и от этого, увы, болела голова. Стоило больших усилий разобраться, чья память показывает кадры последних перед приходом в себя событий. Вот меня бьют чем‑то вроде трубы по голове, вот у меня в ходе «мародерки» на раскопе в разрушенной крепости начинает светиться амулет, носимый на шее уже лет семь. А потом он вспыхивает. Далее воспоминания были общими: зубастая харя во весь экран.

Что интересно, такой же амулет присутствовал и в другой линии моих воспоминаний. В память о службе он был носим на груди, вместе с крестом. Был найден в разваленной неизвестно когда и кем старой чеченской башне при установке ОЗМ‑72. Тогда это не показалось значимым событием, и светло‑зеленый каменный ромб, весь в непонятных значках, с почерневшим серебряным кольцом наверху перекочевал в нарукавный карман комбинезона. А вот после выстрела из РПГ‑7 со склона при эвакуации подразделения бронегруппой, когда граната, не взорвавшись, дала рикошет от башни БМП и воткнулась в землю в метре от этого самого кармана, данное событие было сочтено знаком судьбы, каменный ромб стал амулетом и перекочевал на шею. Хотя, если честно, та граната просто не успела встать на боевой взвод, до стрелка было метров тридцать.

Собраться с мыслями не дал колдун. Хмыкнув, он заорал, что все нормально, можно заходить. После чего начал задавать вопросы о происшествии, на которые я не обратил внимания, поскольку появились новые действующие лица. В них я узнал своих новых папу и маму.

Папа выглядел достаточно импозантно для зеленоватой твари габаритами метр на метр семьдесят: шикарный оселедец, свисавший с макушки, татуированная рожа без всяких признаков бороды или усов, шрам на лбу, длинноватые листовидные уши. Пудовые кулаки обнаружились, когда одним из них папа стукнул меня в ухо. Силу удара я оценил, заодно отметив непропорционально длинные руки с великолепной мускулатурой. Потом папа перерезал ремни, вытащив внушительный ножик из ножен на поясе. Слева на боку висел меч.

Запричитала мама. Отрадно было заметить, что мама от человека не отличалась, за исключением цвета кожи и кончиков торчавших из волос ушей. Ее клыки были развиты не более, чем у моей первой мамы‑человека, голову обрамляла большая шапка длинных светлых волос. Мамочка была сложена пропорциональнее папы и при этом не имела никакого лишнего веса. Кожа ее, кстати, была заметно светлее папиной, с легким зеленоватым оттенком.

Оба родителя были в кожаных штанах и сапогах на мягкой подошве, на папе была безрукавка мехом внутрь, на маме — рубаха.

На поясе у мамы тоже присутствовал кинжал.

Я встал, провел языком по своим зубам, обнаружив при этом, что мой личный комплект встроенного холодного оружия, то есть клыков, нисколько не хуже папиного, а старого колдуна Сигурда даже превосходит. Посередине груди запеклась корка: заживал ожог. Вероятно, от полыхнувшего амулета.

Изучение себя и окружающих пришлось прекратить, поскольку папа привлек мое внимание еще одной оплеухой, сопроводив ее множеством очень образных междометий. Их я дослушивал уже за глыбой. Сочтя рискованным не проявить уважения к старшим, даже если это виртуальная реальность психиатрического отделения, прислушался к голосам родителей. Когда встал.

Больше всего, конечно, к папе.

— Ты что, совсем ополоумел? Тебя чему учили? — И так далее…

С применением красочных образных сравнений он высказал все, что думает об идиотах, хватающих в раскопах все подряд своими лапами. По мере сил ему, поддакивая, помогала мама.

И тут образцом здравомыслия стала реплика старого Сигурда, — видно, он не зря исполнял обязанности жреца Одина. Колдун остановил поток красноречия моих родителей и принялся расспрашивать о происшествии сам:

— Что произошло? Что ты нашел?

Перетряхнув память моего второго «я», пытаясь припомнить происшествие и свою новую прошлую жизнь, я оказался перед выбором. Либо рассказывать как было, а это грозило вырезанием сердца и отрезанием головы на алтаре или сожжением — именно так орки поступали с одержимыми духами, если колдовство и молитвы не могли помочь. Алтарь, кстати, был здесь же, передо мной, далеко ходить не надо. Либо что‑то придумать, рискуя запутаться в мелочах. С перспективой тогда уж точно угодить на костер или алтарь. Или по‑простому, под топор. Третью возможность — виртуальный бред — пока решил не рассматривать. Слишком убедительно горело ухо после папиного кулака. Да и ощущения своего нового тела казались весьма и весьма реальными. Особенно наличие ступни и половины голени ниже левого колена.

Своего отца я, точнее Даниил, припомнил: это он осчастливил меня печенью в том кошмарном сне.

Требовалось время, чтобы собраться с мыслями.

— Плохо помню, дайте подумать.

— Что ты нашел?!

Сообразил, что отмалчиваться не дадут. А также припомнил историю амулета. Его нашел папа лет семь назад и, после выдачи этим же колдуном сертификата безопасности вкупе с резюме о несомненной полезности, оставил себе. Позже он подарил амулет мне в честь первой самостоятельной добычи — двух попавших в силки зайцев.

Решил, что пока относительная честность — лучшая политика.

— Ничего. Амулет засветился.

— Что в руки брал?

— Ничего, говорю. Горячо стало, глянул вниз, а он светится. Подумал, что в место нехорошее попал. Полез из ямы. А он еще больше греется. Хотел сорвать, но засомневался, вдруг от чего защищает. Пока думал, он полыхнул. Жаром и светом. Больше ничего не помню.

Рассказывать историю полностью я счел слегка опрометчивым, учитывая судьбу как поддавшихся экзорцизму соплеменников и рабов из моей второй памяти, так и, что более важно, не поддавшихся, коих спалили на костре на границе наших родовых земель, — укрепляя пограничный режим, надо полагать. Со всякими колдовскими ритуалами вокруг костра. Свежо было и воспоминание о бедолаге, кончившем жизнь на алтаре. Видно, чем‑то приглянулся старикашке. Надеюсь, не здоровой, без цирроза, печенью.

Рассуждая логически, вселившийся дух — это я, а для Края тело родное, поэтому экзорцизм может и подействовать. Особенно если колдун убедится, что в Крае сидит посторонний дух или там душа человеческая, а с людьми орки враждуют, а бывает, даже и кушают. Но как‑то не хотелось доказывать самому себе правоту диалектического материализма или убеждаться в существовании пресловутого света в конце туннеля. В любом случае, потом никому не расскажешь. В других вариантах все остается как есть. Или, по ошибке, изгоняется дух или душа, не знаю, Края. Тоже не сулит ничего хорошего, тем более если останусь без его знаний. Кроме того, кратковременное пока, но ощутимое удобство конструкции моей новой левой ноги подсказывало, что если это и галлюцинация, то надо попытаться в ней пожить.